Провела по его скуле кончиками пальцев, по губам, наслаждаясь прикосновением.

— Твоя девочка. Нет тебя — нет меня

Обхватила лицо ладонями, заглядывая в глаза, так чтобы он видел свое отражение в моих.

* * *

— Твоя девочка. Нет тебя — нет меня. — На выдохе. Прощаясь. Она знает, понимает, что это конец. Она всегда была умной девочкой. Пусть даже и не моей, чёрт бы её побрал, но всё же достаточно умной. Если смогла въесться под кожу настолько сильно, что теперь я знал, что стану пустым без неё. Не просто исчезнет часть меня. Я исчезну полностью. Я. Рино. Когда — то названный так ею. Рино, у которого, как оказалось всё же оставались глупые мечты и надежды. тот Рино испустит дух сразу же, как только навсегда закроются её глаза. И останется только Смерть.

Викки молчит, заглядывая в мои глаза, горячие ладони обжигают моё лицо нежностью. И мне безумно хочется прижать их сильнее своими руками. И в то же время я хочу отбросить их, заорать, чтобы эта дешёвая тварь не смела дотрагиваться до меня, а иначе сорвёт все планки, и я разорву её тут же, переломаю хрупкие кости. Дьявол. Как же сильно я хотел слышать, как они хрустят, видеть, как Викки скручивает от невыносимой боли, как её рвёт собственными кишками. Да, именно так. Но я молчу. Я молчу, потому что вижу, что её губы неподвижны. Но я, бл***дь, я слышу её голос. От отдаётся в висках, сжимается сердце в отчаянии, от тихого

— Твоя девочка. Нет тебя — нет меня.

Всего два предложения. Именно их я хотел услышать перед нашей смертью. И пусть это грёбаный обман. Пусть она всего лишь пытается надавить на жалость, но я заслужил. Да, будь они все прокляты. Но я заслужил то, чтобы слышать эту ложь сейчас. Всего лишь на одну ложь больше, чем вчера…чем за эти гребаные месяцы.

Прижал её к себе, зарываясь рукой в волосы, лаская большим пальцем затылок, не отпуская взгляда лживых глаз.

— Девочки никогда не было, Викки. — Хрусталь входит в её тело мягко, осторожно. — Я придумал её себе. — Прямо в грудь. Она открывает рот в немом крике, и я так же бесшумно кричу вместе с ней, прижимая вплотную, чувствуя каждое движение лезвия ножа, разрывающего не только её, но и меня, ощущаю, как сбегают по щекам кровавые слёзы. Мои последние слёзы по ней. По нам.

* * *

Мне хотелось попросить его подождать. Не ради меня. Нет. Ради него. Еще немножко. Дать нам времени без ненависти. В нем ее сейчас не было. Не знаю, почему, возможно, у него тоже не осталось сил ненавидеть и этого он не может мне простить. Своего поражения. Но он так сильно ошибается, это я проиграла. Я проиграла нашу любовь, его доверие, нашего ребенка, наше будущее — я все это проиграла. И я не хочу просить его пощадить меня, потому что я никогда не приму его жалости, потому что это единственное правильное решение, и между нами так много грязи, лжи, фальши, масок и этого не зачеркнуть ничем. Он смотрит на меня, а я на него, понимая, что вот — вот он обрубит эту ниточку, которая нас связывает, и будет истекать кровью. Ему будет больнее, чем мне. Он тоже об этом знает. Увидела в его глазах слезы, и сердце зашлось, перестало биться…Никогда я не видела слез в глазах Рино, даже когда его жестоко пытали и истязали…и сейчас, я уверена, он даже не осознает, что плачет. Мой убийца плачет обо мне. Я бы тоже заплакала о нем, о нас. И плачу, но беззвучно. Прижал к себе рывком, и я вскинула руки, чтобы обнять его за шею. В последний раз…груди коснулось острие ножа, и я закрыла глаза, чувствуя, как медленно оно погружается в плоть, сильнее сжала пальцами его плечи. Я хотела сказать, что люблю его…..

* * *

Я переодел её в белое платье. В то самое, в котором она могла бы повторить свои клятвы. Она была невероятно красива, белоснежный ангел на фоне чёрных простыней. Даже побледневшая и в одночасье вдруг ставшая почти прозрачной. Выражение абсолютного спокойствия застыло на её лице. Навсегда. И если бы не чёрное пятно, расползавшееся на её груди, можно было бы подумать, что она сейчас проснётся. Откроет свои ясные, улыбка нежно коснётся пухлых губ, она вскинет безжизненную сейчас руку и погладит меня по щеке. Как все эти дни, наполненные океаном лживых чувств и обещаний.

Я лёг с ней рядом, уткнулся носом в волосы, вдыхая её запах…Мой личный фетиш. Изменившийся. Теперь к нему примешался запах смерти. Я вдохнул его в себя, вдохнул полной грудью…чтобы понять, что она действительно умерла. Умерла. Я её убил. Всего лишь час назад. Своими руками.

Как щелчок в сознании. Он включает все чувства. Все эмоции, которые выключились автоматически, когда я увидел её на полу, прижимающую к себе того подонка. Ради которого пошла на предательство, на низость, ради которого раздвигала передо мной ноги и так виртуозно играла в любовь. И теперь я не только чувствую холод, утекающей из неё жизни, я не только ощущаю, как разрывает мою грудь адская боль…Я знаю, понимаю, что мне не остановить это.

Тело колотит крупная дрожь. Мир меняет цвета, окрашиваясь в кроваво — красный. Это ведь конец? Ведь если она ушла, значит, и я уйду за ней? Я же знал это. И я был согласен. А, точнее, не представлял, что может быть по — другому. Но в тех проклятых книгах было написано, что у меня ещё будет время, достаточно времени, которое мне нужно для встречи с её отцом.

Звонок сотового и взволнованный голос охранника перед тем, как его вырубают. А уже через мгновение распахивается дверь, и я истерически захохотал, увидев, какой подарок решила преподнести напоследок мне Фортуна.

Глава 22

Эйбель поправил воротник белого халата и посмотрел на датчики — ровная линия.

Перевел взгляд на бледное лицо дочери, нахмурился, склонился ниже и приподнял полупрозрачное веко. Ничего не дрогнуло на его лице. Полное отсутствие эмоций

— Записывайте, Тамара — окрас склер здоровый, внутреннее веко бледно— розовое, зрачок сужен. На коже нет признаков разложения, однако, первичный анализ крови с раны на груди показывает время смерти — более четырех часов назад. Ткань обожжена хрусталем, края раны не сходятся. При накладывании швов расходятся. Регенерация отсутствует.

Повернулся к женщине, которая быстро записывала его слова в блокноте.

— Когда будет готов развернутый анализ и соскобы кожи?

— Буквально минут через двадцать.

Эйбель потрогал тонкий шнур капельницы, подкрутил колесико, увеличивая скорость потока крови.

— Реакции на переливание нет. Никаких признаков жизни. Готовьте операционную, вскроем грудную клетку.

Дверь комнаты отворилась, и вошел мужчина в белом халате с бумагами, протянул их Альберту.

— Все результаты здесь. Только получили ответ из лаборатории.

Эйбель внимательно осмотрел показатели и повернулся к Тамаре.

— Как я и думал. Беременность примерно около двенадцати недель. Более точно станет ясно после ультразвукового исследования. Ганс, привези аппарат. Приготовься взять анализ околоплодных вод и кровь плода.

Тамара, продолжайте записывать: как я и предполагал, внутри пациентки развивается плод, сроки беременности пока не точные, но именно поэтому не начался распад тканей, кровь плода и матери смешивается, что поддерживает жизнь в организме на незаметном для глаз уровне. Анализы крови близки к показателям пациента в коме. Планирую полное переливание, вскрытие грудной клетки для заживления сердечных тканей. Жизнедеятельность плода поддерживать через брюшную полость катетером с дозой крови необходимой для возраста эмбриона. Пока жив эмбрион — будет жива и мать. Регенерация должна начаться в ближайшие сорок восемь часов.

— Это беспрецедентный случай. Как Вы догадались? — восторженно спросила женщина, закрывая блокнот.

— После первичного осмотра и первых результатов анализов крови. Труп вампира по истечении четырех часов после смерти не подлежит реанимации, по истечении двенадцати часов превращается в прах. Через четыре часа после остановки сердца начинается полный распад тканей, кожа приобретает сероватый оттенок, потом покрывается пятнами. Видны признаки разложения. Внутренняя поверхность век приобретает синий оттенок, кожа просвечивает вены и кровеносные сосуды. Ни одного из этих признаков я не видел на теле Виктории. Создавалось впечатление, что смерть наступила несколько минут назад, хотя анализ крови говорил об обратном.